Фрегат резал носом океан.
Мир горел войной и задыхался в едком дыме пороховых сражений; булькающе кашлял, выплёвывая ошмётки лёгких, как матрос с пробитой ядром грудью, не до конца осознавший и принявший смерть, и умолял о помощи тысячами голосов на десятках языков, многие из которых Шэй толком не понимал, но истошный предсмертный вопль — он на любом языке истошный предсмертный вопль, что тут сложного? Колониальные державы припадочно рвали друг другу глотки, вырывая артерии зубами, и за их амбиции, как и всегда, платили обычные люди, на протяжении всей истории людской лишь пытавшиеся спокойно жить свои маленькие жизни. Шэй, пожалуй, понимал, почему правители древности бахвалялись, если под их властью войны не шли целых четыре дня; и понимал, к величайшему своему сожалению, что и почему есть война.
Ни ликования, ни радости — он не чувствовал ничего, кроме скорби.
Не то чтобы именно его личное присутствие в Лондоне было критически необходимо; не то чтобы он желал плыть через Атлантику (жалкий месяц, Вы даже не заметите, мастер Кормак, в сравнении с Вашими-то обыкновенными маршрутами) на одном из фрегатов своего флота, принужденный пересесть с божественной Морриган на нечто менее привычное и идеальное, но такое, которое переживёт и бурный шторм океана. Шэй пытался было поспорить с подобным кощунственным утверждением: его красавица колола льды там, где ничего не было, кроме зелёной ленты северного сияния, алмазной россыпи звёзд и уходящего в круговую бесконечность неба над головой, бесстрашно рассекала острым носом воды Северной Атлантики под красным парусом и тамплиерским флагом, смело и легко маневрировала между островов Северо-Западного прохода, до удушья сужающегося к северу, не терялась в морозных туманах, оседающих на дереве палуб тонкой кромкой трескучего льда, но кто бы его слушал. Нет, магистр Кормак, мы очень уважаем Вашу привязанность к Морриган, но Вам лучше выбрать другой корабль, а мы позаботимся о Вашей любимице и не дадим раковинам, водорослям и прочим клейким морским гадам и испортить её, пока она смиренно дожидается Вас дома, будто верная, пуританская жена. Надо довезти и грузы, и людей, и Ваш бриг, каким бы необычным он, двухпалубный, с новейшим оружием и горящей нефтью, ни был, но он не вывезет на себе тройку сотен душ.
Что самое печальное, это было правдой.
Что не менее печально, отказаться от миссии он, преданный Ордену душой и телом, не мог.
Задач в Лондоне стояло великое множество, и Шэй, отбросив первый порыв вежливо отказаться и сослаться на вещи куда более важные (манускрипт мог всплыть в любой момент, пусть сейчас и точно канул в Лету на неопределённый срок), после недолгих раздумий всё же согласился с тем, что это — критично и требует особого контроля.
— Лондонцы явно не обрадуются, что колониальная ложа лезет в их дела без спроса, если узнают о нашем маленьком приключении, — хмыкнул Гист, неизменно занимавший место по правую руку от капитана.
— Лондонцы не справляются сами и доставляют нам проблемы, — парировал Шэй, привычным жестом сжав резной штурвал фрегата, непривычно неповоротливого. — Может, нам и не пришлось бы вмешиваться, если бы их провалы не касались нас напрямую… или дождаться, когда французы высадятся под шумок на Фолклендские острова и порушат всё, что мы в этой войне возводим?
Бесплодные земли на краю земли, поблизости от Огненной Земли и ледяной Антарктиды; ничего там не посадить, ничего не вырастить, и жить сложно, но французы, старательно крадущиеся к Южной Атлантике, видели в них отнюдь не райское местечко, где можно отдохнуть душой и телом. Стратегически полезный оплот, открытый ещё Джоном Стронгом, вот что они видели, и, более того, уязвимое место, где мир между Британией и Испанией шатался, как монструозного вида рояль, какой Шэй видел лишь на одном высоком приёме (и хозяин весьма и весьма красноречиво расписывал все прелести инструмента, едва вышедшего из-под чертежей) на тонкой нитке. На счастье, лорд Ансон, с которым (на пару с Джоном Байроном) Шэю предстояла тайная встреча, три года назад обратил внимание правительства на эти острова; его усилиями мир и удалось установить, но ходили настойчивые слухи, что французы готовятся там к высадке.
Никто, как обычно, ничего не хотел делать, потому что интриги между в парламенте, превращённом в политическое месиво, среди которого порой доносились виггские голоса, — куда интереснее; и можно смело игнорировать остальные проблемы, взирать свысока на колонии… Предчувствие Шэя редко обманывало, и он уверен: вскоре придётся выбирать между пока ещё едва заметно разваливающейся метрополией и своевольной колонией, ставшей ему — и не только ему одному — настоящим домом, и в воздухе пахло второй войной, едва кончится эта, называемая некоторыми не иначе как прусской. Какая же она прусская, когда разраслась на весь мир?
Шэй даже не надеялся, что (снова) Георг, очевидный будущий король после скоропостижной кончины Фредерика в возрасте сорока четырёх лет, сможет навести какой-никакой порядок. У королей давно нет власти над внешней политикой, и всё, что им оставалось, — грызть периодически разрастающуюся оппозицию и переносить свои дни рождения на третью субботу июня, потому что в ноябре праздновать как-то неприятно, слякотно и дождливо. Появившийся на свет почти в середине ненастного сентября, Шэй мог только неуважительно хмыкнуть, пытаясь удержать в голове то, что он — до сих пор официально подданный британской короны, на чьей бы голове та ни оказалась.
— Гитс, — негромко проговорил Шэй, — скажи, если Британская Америка решит стать просто Америкой, то что ты будешь делать?
Рождённые оба на заокеанских землях, выросшие в Америке, дышащие её воздухом, но ходившие под британским флагом, воевавшие с французами за британцев, топящие французские корабли — когда колония поднимет голову, что будет? Решать надо было ещё вчера, потом будет поздно.
— Воевать, как и всегда, — отозвался он спустя несколько мгновений, и спрашивать, на чьей стороне, Шэй не стал.
Не расстаться бы со вторым квартирмейстером.
Не стать бы врагом хорошему другу.
Шэй бы помолился, наверное, но у кого просить помощи и защиты? У Бога? У Отца Понимания? У Морриган и ирландских богов, про которых ему рассказывала сказки в детстве матерь, чьё лицо с годами всё сильнее стиралось из памяти? Когда он вовсе в последний раз склонял колени в церкви, когда рассказывал священнику о своих бедах, когда молился искренне, от всего сердца, дойдя до отчаяния? Когда находил время, чтобы остановиться и подумать, а не бежать, спотыкаясь и не замечая ничего вокруг, вперёд и только вперёд? Когда вдруг ловил себя на мысли, что ему тоже нужна защита?
Фрегат резал носом океан.
***
Его цель зовут Итан Фрай, и он — ассасин.
Кем он ещё бы мог быть, вопрос риторический: Шэй избегал любой ценой убийств тех, кто не причастен к Братству, тех, кто обычный человек, живущий своей обычной жизнью; а ещё он — отец двоих детей, близнецов, мальчика и девочки — Джейкоба и Иви. Их мать, Сесилия, умерла родами, а сам Итан подозрительно много времени проводил в Индии. Ходили слухи, что в Ост-Индии ассасины скрывали некий таинственный камень-артефакт, о предназначении которого ничего не было известно; и Итан Фрай — одна из немногих нитей не только к очередной древности Предтечей, которая, строго говоря, не является прямой работой самого Шэя, но которую он вполне может перекинуть на своих доверенных лиц из колониальной ложи, уведя из-под носа у британцев способ вернуть лицо.
Хотел ли Шэй для Британии величия? Определённо, иначе бы не сражался за них.
Хотел ли он величия для британской ложи тамплиеров? Сложный вопрос.
“Лондон, столица Британской Монархии, есть величайший, самый густонаселенный и процветающий город во Вселенной”, — нескромно гласил A New Guide to London от одна тысяча семьсот двадцать шестого года, намекая, что ни лондонцы, ни британцы в целом от скромности в этой Вселенной не умрут, и одна эта фраза отлично отражала отношение британцев ко всему миру вокруг, а особенно — к своим колониям. Разделённый на две части, английскую и французскую, он попал в руки Шэя давным-давно, и он толком не мог вспомнить, как, когда и откуда прикарманил книжонку страниц на сто с небольшим; то ли обчистил удачно карманы высокопоставленного британца ещё во время жизни в Братстве, то ли купил на свои кровные, но, как бы то ни было, Шэй его прочитал — и перечитал во время плавания, занявшего рекордные двадцать четыре дня.
Так и не скажешь теперь, что Лондон некогда сгорел не иначе как от руки Божьей, сильного ветра и очень сухого времени года; но теперь, пожалуй, Шэй сомневался, насколько та рука была Божьей, и кто на самом деле помог столице Британской Империи упасть в объятия огня. Тогда во всё обвинили, насколько он помнил, какого-то француза-простолюдина; и с содроганием вспомнил то самое лиссабонское утро. Кем был тот француз? Что ещё скрывается под Лондоном?
Мимо прошли корабли бомбейской флотилии (что довольно странно: поблизости швартовались корабли Вест-Индии) под красно-белым полосатым флагом о кресте в углу; и Даная скрипуче сманеврировала между ними. Нет, осознал отчётливо Шэй, никакая душеёмкость не заменит лёгкой и быстрой Морриган. Как вообще плавают на таких махинах? Как их вовсе любят за что-то, кроме возможности таскать в нутре множество грузом?
— Надеюсь, мы не в Темпле остановимся?
— Главное, что не в Куколдс-Пойнте, — фыркнул Гист, и Шэй кашлянул смешком вместе с ним.
Они шли мимо крутого изгиба Темзы, вдоль полуострова Ротерхит, где упомянутый Куколдс-Пойнт с новенькой верфью, отстраивающей корабль, и раскинулся; здесь, на юго-востоке Лондона и у доков Вест-Индии, Даная и должна была бросить якоря. Раньше здесь стоял рогатый столб; и матросы в команде шептались, что, дескать, проститутки тут особенные, но Шэй, следя взглядом за берегом, ничего примечательного не увидел. Те же серо-красные от городской копоти крыши, те же выдыхающие белый дым трубы, те же корабли, те же грязные воды. Выделялась разве что виселица на берегу: на верёвках мерно покачивались тела, скорее всего, речных пиратов; и каркало голодное вороньё, копошащееся в мертвецах.
По Темзе, мутно-грязной, похожей не на воду, а на глину, сновали водомерками лодчонки, и Даная ползла лишь немногим быстрее полураздавленного таракана. В этих местах красивых набережных не было: так, сомнительного вида деревянные и каменные подпорки, а лестницы, спускающиеся к воде, упирались сначала в взрыто-истоптанный песок, омываемую рекой. И как только люди добровольно запирали себя в речном судоходстве? Какое удовольствие — барахтаться в липкой жиже, называя это водой, а своё судёнышко — настоящим кораблём, когда там — океаны?
Но океан остался за спиной. И Америка — тоже.
Кому надо, те наверняка узнали, что Даная пришвартовалась. И пусть путешествовали тамплиеры под личинами обыкновеннейших североамериканских торговцев, каких пруд пруди в Лондоне, стоило оставаться настороже. Влияние ассасинов, судя по последней информации, тут довольно сильно, и либерально настроенная аристократия из Англии и Ирландии, объединённая пакостным “делай, что желаешь”, всей этой мерзости потворствовала. Из докладов Шэй знал и про сомнительный клуб адского пламени, куда подозрительно принимали женщин (в отличие от примитивных джентльменских клубов, ныкавшихся по многочисленным кофейням и явно бывших не более, чем простецкими кружками по интересам, а потому не представлявшими интереса), и про парламентариев-лоббистов антирыболовного закона, позволявшего французам наводнять берега Америки своими якобы исключительно промысловыми судами, и про многое другое.
Шэй отправил нескольких посыльных не с пустыми руками — засвидетельствовать прибытие торгового корабля; а сам, поправив привычным жестом манжеты, скрывавшие клинки, неприязненно повёл плечами: ещё не сойдя толком в город, он уже ощущал — следят. Почти уверен: и свои, и чужие присматриваются, стремясь отыскать малейший повод для подозрений.
Среди чужих — одержимые убийцы и парламентские интриганы, продвигающие деструктивные законы.
Среди своих — одержимые убийцы и парламентские интриганы, продвигающие деструктивные законы тоже.
— Всё пройдёт отлично, капитан! — попытался подбодрить его Гист, нарочно не называя магистром Кормаком, на что Шэй, на мгновения растерявшись, только кивнул, всматриваясь в пыльно-туманно-дымный город, напоминавший отдалённо, до боли, родной Нью-Йорк.
Хотелось верить. Хотелось.
***
Его цель звали Итан Фрай, и он был ассасином.
Клинок вошёл в его череп, к сожалению, не как нож в масло, но всё, что успел сделать Итан Фрай, — это открыть, скорее даже мучительно выпучить, глаза и распахнуть рот; он несколько раз дёргнулся, как будто его ударило молнией, и затрясся — и вскоре в комнате едко запахло. Ни единого крика, ни подозрительного лязга; его глаза почти были похожи на живые, когда Шэй прикрыл их и вытащил клинок, весь в крови и остатках мозга.
Шэй никогда не мог объяснить то странное чувство, называемое мистиками шестым, сверхъестественным, особым чутьём, — он просто им пользовался и просто знал, что делать. Перебирая книги, он обнаружил между них пару писем: необычно, что они лежат настолько отдельно от письменного стола, отдельно ото всех тех бесполезных квитанций, рекламных листовок, случайно затесавшихся среди почты, и неинформативных личных записок, настолько неподозрительных, что особого кода ожидать там не стоило; необычно, что они так старательно запрятаны, что, не знай Шэй заранее, что делать, потратил бы на поиски несравненно больше времени.
Ему нужно было имя — в идеале имя того, кто в Индии и кто с артефактом.
Если не имя, то хотя бы местность.
Хоть что-то, что однозначно маркирует старт поисков.
Ассасины, к разочарованию каждого тамплиера, не совсем отбитые дураки, и никто в здравом уме не стал бы в рабочей переписке как пользоваться реальными именами, так и однозначно именовать артефакты, но, к не меньшей радости каждого разумного тамплиера, человечество изобрело почту, марки, конверты и адреса. Едва лишь взглянув на конверт и его адрес, Шэй понял: вот она, отправная точка новых поисков. Он не стал забирать письма и убрал их : не идиот; сегодня же — написать небольшое деликатное письмо доверенным лицам колониальной индийской ложи, прежде чем весточка о смерти Итана Фрая успеет дойти до нужных ушей и придётся начинать всё заново, не имея на руках тех вводных, что были сейчас.
Он снова взглянул на мёртвое тело.
Дети. Надо забрать детей. Они ещё малы — и их можно перевоспитать, вырастив из них достойных тамплиеров; не оставлять же за спиной, в обществе ассасинов, двоих маленьких потенциальных убийц, одержимых жаждой мести за почившего отца?
Где-то по левой стороне раздался подозрительный треск, как будто открылось окно, и Шэй, мягко переступая по полу, вышел в коридор; дом не был большим: Итан Фрай не успел стать гранд-мастером, но фигурой всё же считался достаточно весомой, чтобы Шэй помнил об охране и тихом наблюдении (ему пришлось снять двоих ещё по пути) и вёл себя настолько тихо, насколько вовсе возможно.
Едва слышно дыша, открылась дверь. Небольшая комната оказалась пуста, и только приоткрытое окно говорило красноречиво: кто-то из близнецов сбежал.
Чёрт.
Шэя никто не страховал (внимания в Медменемском аббатстве они привлекли больше положенного), и он не смог бы при всём желании подать знак, чтобы привлечь внимание. Может ли маленький ребёнок уйти далеко? Да, если его отец — ассасин; да, если здесь вокруг, как в осином улье, живут не только простые люди. Времени уйти — меньше, чем он думал и чем хотел.
Чёрт, чёрт. Чёрт.
Шэй мягко прикрыл за собой дверь и попробовал следующую. Поддалась без скрипа, ничем не раскрывая его присутствия; деревянные полы выдохнули громче, чем хотелось, но не настолько, чтобы привлечь внимание.
Ребёнок, мальчик, Джейкоб, спал, не зная, что только что стал сиротой. Как говорят детям такие новости, кстати, особенно если кровь — на его руках?
Шэй прихватил Джейкоба за плечо и несильно потряс, готовый в любой момент зажать ему рот.
